Архетипический опыт переживания смерти. Трансформация депрессии.
С сегодняшнего дня мы начинаем публиковать выпускные работы наших коллег, прошедших обучение в обучающей программе «Основы аналитического консультирования и юнгианской терапии» и успешно его завершивших в 2018 году.
Первой Вашему вниманию предлагаем работу Арины Будник на тему:
Архетипический опыт переживания смерти. Трансформация депрессии.
«Где печаль, там и святая земля»
Распространенный недуг нашего временидепрессия. Одно только слово вызывает неприятные ассоциации. От одной мысли о Даме в черном хочется бежать. Она нагоняет тоску, апатию, сталкивает с чувством беспомощности, и состоянием одиночества. Когда она приходит в гости, все вокруг становится грустным, человек погружается в свои переживания, пространство вокруг становится замкнутым и эхом пульсирует боль.
Почему же Юнг предлагал не гнать эту Даму в черном? Зачем предлагал приглашать ее за стол и слушать?
На эту тему я размышляю в своей работе. И о том, какое сокровище должно обнаружиться в этом трудном диалоге.
Также я хочу рассказать о концепции символического убийства Эго предложенную Девидом Розеном, он рассматривает депрессию как потенциально благоприятный аффект, который связан с поиском смысла.
Вторая часть работы посвящена процессу восстановления на примере известного писателя Льва Толстого, который совершил попытку суицида, но благодаря преодолению кризиса обрел смысл и веру в Бога.
Темы смерти и возрождения являются центральными в аналитической терапии. Как Феникс, поднимающийся из пепла, из сил разрушения возникают творческие силы, которые способствуют проживанию личного мифа в сочетании с самовосстановлением.
Аналитический взгляд на депрессию. Юнгианская перспектива.
В целом юнгианские аналитики рассматривают депрессию как важную часть процесса трансформации. За исключением случаев глубокой ее формы, истощающий организм и вызываемой скорее соматическими, нежели психологическими причинами.
Пока Юнг был фрейдистом, он рассматривал депрессию как блокирование либидо или состояние «я застрял». Однако, после разрыва с Фрейдом Юнг сам пережил глубокую депрессию и утрату своей ложной (фрейдистской) Самости. Расставание с Фрейдом также привела Юнга к прорыву, он переживал меланхолию как регрессию в символическую утробу (primamaterialили коллективное бессознательное), и эта регрессия привела к «утрате души», за которой последовала психическая смерть и возрождение. Юнг обнаружил, что жертвоприношение его героической идентичности — утрата Эго — создало пустоту, которая позволила духу войти и завладеть его утраченной душой.
Постюнгианцы выражали различные взгляды на депрессию и ее ценность. Например Одайник (1983) утверждал, что депрессии полезны и целительны, только если Эго остается невредимым и защищается от давящих влечений и удовлетворяет требование бессознательного. Это больше похоже на фрейдистский или постфрейдистский взгляд.
Позиция Девида Розена, напортив, заключается в том, что Эго должно пережить символическую смерть, чтобы произошло значимое изменение и исцеление. Штейнберг (1984) выражает похожие идеи. Используя модель искупления, он рассматривает успешный анализ депрессивных индивидов как процесс включающий в себя смерть негативных родительских интроектов (которые депрессивный индивид склонен проецировать на других людей) и возрождение заново построенного Эго, которое связано с Самостью. Позже Штейнберг (1990) подчеркивал, что Юнг рассматривал депрессию как явление, имеющее своей целью творческое и потенциально трансформирующее в переживании, Смерть-Возраждение.
Депрессия действует как нормальный биологический процесс консервации-отстранения, который защищает индивида и дает ему периоды отдыха и инкубации, такие как сон или обновляющий отдых. Когда у человека действует механизм консервации-отстранения, он погружается в состоянии адаптивной депрессии. Эта реакция не является ненормальной, это естественно и, возможно, очень важный процесс, подобно одиночеству в концепции Сторра (1989) — состоянию, необходимому для активного воображения, творчества и восстановлению психического здоровья. Депрессия становится ненормальной и патологической, когда индивид остается запертым в состоянии тьмы и недееспособности вместо того, чтобы пройти сквозь него и, в идеале, его трансформировать.
Представления Д. Розена о депрессии тоже имеют под собой архетипическую и духовную основу. Подобно Юнгу — и в отличие от фрейдистов и современных психиатров, основывающихся на биологии, — Д. Розен рассматривает депрессию как потенциально благоприятный аффект, который связан с поиском смысла.
Есть древняя традиция связывать депрессию с повреждением или утратой души. Под душой Розен имеет ввиду просвещающий дух или жизнетворную силу, которая порождает те стабилизирующие, интегрирующие силы, которые помогают человеку стать целостным и по-настоящему человечным. Такой человек может находить смысл в жизни и быть оптимистичным, чувствительным, восприимчивым, эмпатийным, творческим. Если душа подвергается атаке или человек чувствует разрыв связи с той силой, которая поддерживает жизнь, он ощущает себя мертвым. Жертва «душевного приступа» становится недееспособной или неспособной функционировать.
Этимологический корень «исцеления» — haelen, означает стать целостным. Следовательно, исцеление — это процесс, направленный к целостности. Шаманы, основываясь на исцелении собственной глубокой депрессии, связанной с утратой души, могли помогать индивидам с похожими нарушениями исцелиться. По сути, предшественниками современных специалистов в области психического здоровья были шаманы или «врачеватели душ». Архетип «раненного целителя» близок и дорог сердцам многих юнгианцев. Следовательно, решающей значимостью обладает ясная, ориентированная на жизнь философия, которая включает в себя нахождение смысла в собственной жизни и помощь другим в этом деле. (1)
Клиническая иллюстрация
В работе представлен конфиденциальный клинический материал. Он содержит историю детства и жизни пациентки, достигнутые в анализе изменения, и переносный сон. Также клиническая работа включала рисунки и образы, с описанием и анализом в юнгианской парадигме.
Смерть: абсолютная потеря
Как пишет Верена Каст: «Смерть расшатывает не только наше понимание себя и мира, она также заставляет нас измениться, хотим мы этого или нет»
В течении любой из фаз горевания есть риск «застрять», выбрать путь назад и оставить работу скорби. [… краткая клиническая иллюстрация] Кристева, в своей книге «Черное солнце: депрессия и меланхолия», говорит, что «женская депрессия порой скрывается под маской лихорадочной активности, которая придает депрессивной женщине облик весьма практичной и уравновешенной персоны, все свои силы стремящейся отдать делу»(6)
[… краткая клиническая иллюстрация]
Когда происходит потеря любимого человека, то человек часто должен пройти через символическое убийство Эго, о котором я расскажу позже, чтобы отпустить ложную личность. Это позволяет преодолеть глубокую потерю и продолжить наш собственный личный миф. Юнг говорит, что человек становится раненым и погружен в состояние ухода после такой крупной потери; он отмечает, что это темное море интроверсии «между уничтожением и новой жизнью». Эго человека переживает симбиотический и символический опыт смерти, отождествляя себя с потерянным любимым человеком. Существует регрессия в море бессознательного (prima materia или коллективно-архетипическая матка матери), что является предпосылкой для возрождения, основанного на установлении новых отношений между Эго и Самостью. Это приводит к преображению, в котором Эго подчинено Я, и процесс индивидуализации может затем продвигаться.
Egocide. Символическое убийство Эго.
Девид Розен в своей работе Transforming Depression, Healing the Soul Through Creativity (Трансформация депрессии, исцеление души через творчество) предлагает понятие Эгоцида.
Суффикс — цид (cide) указывает на уничтожение чего-либо. Однако, Эгоцид — это символическое убийство Эго, которое переживается как смерть Эго. Эгоцид представляет собой выход из депрессии, подтверждая жизнь, а не отвергая ее. Но Эгоцид не обязательно работает как переключатель, мгновенно превращая грустного человека в счастливого. Человек, который испытал Эгоцид, по-прежнему должен пройти процесс скорби по поводу Эго-образа, который был оставлен позади.
Теория Эгоцида и трансформации представляет собой сценарий психологического развития. Плохая новость заключается в том, что мы время от времени чувствуем себя подавленными: мы терпим неудачу, проигрываем или падаем. Для некоторых людей депрессия может достичь точки, когда они чувствуют себя совершенно бесполезными. В этой темной бездне человек испытывает потерю души и духа, пламя надежды распыляется. Возможно самоубийство кажется единственным решением. Однако благая весть состоит в том, что только часть Эго должно умереть. Эта символическая смерть (или egocide) может способствовать позитивной психической трансформации или новой жизни.
Символическая смерть ведет к еще большему падению, которое на самом деле похоже на смерть. Это как вхождение в вечную пустоту. Это пугающий переходный этап, характеризующийся борьбой за выживание. Когда Эго фрагментировано, человек чувствует себя потерянным. Но когда индивидуум связывается с центром психики, со своим истинным Я, это приводит к реорганизации и восстановлению Эго. Это появление истинного Я. Заключительная фаза включает в себя «Новую жизнь», основанную на переживании смерти. Человек ощущает возрождение и восстановление морального духа.
Трансформация и энантиодромия[1]
В контексте эгоцидной и трансформационной парадигмы Девида Розена трансформация означает изменение природы личности. Юнг полагает, что Эго или наша сознательная идентичность — это комплекс, основанный на нашей личной истории, мы можем превратиться в проявление желаний наших родителей, а не нашего истинного «Я». Д. Розен пишет: «В основе процесса трансформации лежит архетипический опыт переживания смерти. „Я“ — это сила жертвы (Символическая смерть) доминирующего Эго-образа, который препятствует индивидуации. „Я“, архетип всех архетипов, представляет собой форвардную функцию, которая посредством извержения в сознание архаичных образов, облегчает процесс трансформации, который может привести к проявлению нашего истинного Я. Тогда мы можем согласиться с тем, что мы здесь для особой цели: выполнить свой собственный миф. Самым важным архетипом трансформации является исцеляющий и центрирующий самоархтип. Он обычно символизируется как мандала, солнечным колесом или священным кругом. Нойман предлагает особенно интригующее описание символики самоархетипа: основным архетипическим изображением этой творчески трансформированной реальности мира является автономное колесо вечности, каждая точка которого является „поворотным пунктом“, который „часто заканчивается“ с началом и начинается с конца».
Центральным элементом в трансформации индивида предполагает объединение противоположностей. До появления этого союза индивид подвергается радикальному опыту противоположностей. Чтобы описать это условие, Юнг использует термин enantiodromia. В философии Гераклита энантиодромия обозначает игру противоположностей в ходе событий — мнение о том, что все, что существует, превращается в свою противоположность. С точки зрения Юнга, это означает следующее, чтобы жить в полной мере, мы должны противостоять смерти; чтобы полностью испытать смерть, мы должны быть живы; чтобы любить мы должны знать ненависть; и, чтобы делать добро, мы должны знать зло, особенно нашу собственную Тень.
Лев Толстой «Исповедь». Путь трансформации через Эгоцид
В своем произведении «Исповедь» Лев Толстой рассказывает нам, что находясь в болезненном психологическом состоянии, совершал попытку суицида, а затем произошла энантиодромемия. Он писал:
«Помню, это было раннею весной, я один был в лесу, прислушиваясь к звукам леса. Я прислушивался и думал все об одномитом же эти последние три года. Я опять искал Бога.
„Понятие Бога — не Бог, — сказал я себе. — Понятие есть то, что происходит во мне, понятие о Боге есть то, что я могу возбудить и могу не возбудить в себе. Это не то, чего я ищу. Я ищу того, без чего бы не могла быть жизнь“. И опять все стало умирать вокруг меня и во мне, и мне опять захотелось убить себя. Но тут я оглянулся на самого себя, на то, что происходило во мне; и я вспомнил все эти сотни раз происходившие во мне умирания и оживления. Я вспомнил, что я жил только тогда, когда верил в Бога. Как было прежде, так и теперь, сказал я себе: стоит мне знать о Боге, и я живу; стоит забыть, не верить в него, и я умираю.
Что же такое эти оживления и умирания? Ведь я не живу, когда теряю веру в существование Бога, ведь я бы уж давно убил себя, если б у меня не было смутной надежды найти его. Ведь я живу, истинно живу только тогда, когда чувствую его и ищу его. Так чего же я ищу еще? — вскрикнул во мне голос. — Так вот он. Он — то, без чего нельзя жить. Знать Бога и жить одно и то же. Бог есть жизнь. «Живи, отыскивая Бога, и тогда не будет жизни без Бога». И сильнее чем когда-нибудь все осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот уже не покидал меня.
И я спасся от самоубийства. Когда и как совершился во мне этот переворот, я не мог бы сказать. Как незаметно, постепенно уничтожалась во мне сила жизни, и я пришел к невозможности жить, к остановке жизни, к потребности самоубийства, так же постепенно, незаметно возвратилась ко мне эта сила жизни. И странно, что та сила жизни, которая возвратилась ко мне, была не новая, а самая старая, — та самая, которая влекла меня на первых порах моей жизни.
Со мной случилось как будто вот что: я не помню, когда меня посадили в лодку, оттолкнули от какого-то неизвестного мне берега, указали направление к другому берегу, дали в неопытные руки весла и оставили одного. Я работал, как умел, веслами и плыл; но чем дальше я выплывал на середину, тем быстрее становилось течение, относившее меня прочь от цели, и тем чаще и чаще мне встречались пловцы, такие же, как я, уносимые течением. Были одинокие пловцы, продолжавшие грести; были пловцы, побросавшие весла; были большие лодки, огромные корабли, полные народом; одни бились с течением, другие отдавались ему. И чем дальше я плыл, тем больше, глядя на направление вниз, по потоку всех плывущих, я забывал данное мне направление. На самой середине потока, в тесноте лодок и кораблей, несущихся вниз, я уже совсем потерял направление и бросил весла. Со всех сторон с весельем и ликованием вокруг меня неслись на парусах и на веслах пловцы вниз по течению, уверяя меня и друг друга, что и не может быть другого направления. И я поверил им и поплыл с ними. И меня далеко отнесло, так далеко, что я услыхал шум порогов, в которых я должен был разбиться, и увидал лодки, разбившиеся в них. И я опомнился. Долго я не мог понять, что со мной случилось. Я видел перед собой одну погибель, к которой я бежал и которой боялся, нигде не видел спасения и не знал, что мне делать. Но, оглянувшись назад, я увидел бесчисленные лодки, которые, не переставая, упорно перебивали течение, вспомнил о береге, о веслах и направлении и стал выгребаться назад вверх по течению и к берегу.
Берег — это был Бог, направление — это было предание, весла — это была данная мне свобода выгрестись к берегу соединиться с Богом. Итак, сила жизни возобновилась во мне, и я опять начал жить». (4)
Столкнувшись со смертью и тягой к концу своей жизни, Толстойотпустил старое ложное «Я» (его отрицательное лицо и доминирующий образ Эго), который был в сговоре с его Тенью. Через психологию самоотдачи он связался с высшей силой и почувствовал духовную жизненность возрождения и единицу с его истинным «Я».
Уильям Джеймс в своей книге «Многообразие религиозного опыта рассказываетследующее: «Толстой стал жить жизнью крестьянина и почувствовал себя праведным и счастливым. Меланхолия, охватившая Толстого, была не только случайным переломом его настроения, хотя несомненно отчасти было и это. В главном же она была логически необходимо вызвана столкновением его внутреннего душевного склада с его внешней деятельностью и стремлениями. Хотя Толстой и великий художник слова, тем не менее, он один из тех примитивных черноземных людей, которых глубоко не удовлетворяет наша цивилизация с ее излишествами, неискренностью, материальными стремлениями, сложностью и жестокостью. Вечная правда для них лежит ближе к природе. Душевный перелом, пережитый Толстым, привел в порядок его расстроенную душу, открыл ее истинный характер и призвание и вывел его из заблуждения на истинный для него путь. Толстой является примером гетерогенной личности, лишь поздно и постепенно достигшей единства. И хотя только немногие из нас могут последовать за Толстым, но очень многие чувствуют, что им было бы лучше, если бы они могли поступить подобно ему. (5)
Арт-терапия — путь к трансформации.
[… краткая клиническая иллюстрация].
Как утверждает Д. Розен, основная ценность арт-терапии заключается в том, что архетипический конфликт, мучивший душу пациента, становится видимым в форме изображения, так что пациент может противостоять ему и решать, что делать с той частью психики, к которой он относится. Арт-терапия помогает синтезировать и трансформировать потенциально разрушительную энергию в конструктивные композиции. Когда пациент заканчивает свою творческую работу, Д. Розен просит пациента дать название. Затем он подходит к этому так, как будто это был настоящий сон. Он просит дать личные ассоциации, и затем усиливает эти ассоциации с архетипическими ссылками, которые имеют смысл для пациента. Он пользуется схемой, о которой узнал от Марион Вудман. Это метод интерпретации, который придает особое символическое значение для разных композиционных пространств рисунка или живописи. В этой схеме верхний левый квадрант связан с отцом; верхний правый, с будущим; нижний левый, с бессознательным; а нижний правый с матерью.
Эта схема является лишь одним из возможных способов интерпретации рисунков или картин, и для начала я воспользовалась именно им.
Заключение
Теряя что-то ценное, мы теряем часть себя. И для того, чтобы двигаться дальше, необходимо мужество отпускать и прощаться. Но для того, чтобы отпустить, необходимо встретиться лицом к лицу со своими чувствами, впустить их в свое сердце и дать им выход через слова, слезы, творчество. Найти способ выражения, придать им форму и материю, совершить некий ритуал, действие. И, как мне кажется, именно с этим посланием приходит Дама в черном. Она дает нам шанс изменить свою жизнь. Ключевым аспектом исцеления является трансформация деструктивной энергии в творчество и конструктивные действия. Арттерапия и то, что Юнг обозначил как «активное воображение», — это основные лекарства души.
Как только семя посажено, оно должно прорастать, удерживаться и лелеяться темной землей. Творческие изменения медленны и требуют времени для возможного роста и развития.
Дама в черном, оказывается важным сигналом нашей психики, она пришла помочь. Юнг прекрасно понимал терапевтическое значение депрессии, он считал, что в самой глубине страданий человек может обнаружить для себя задачу. Осознание и решение этой задачи может привести к восстановлению уверенности, индивидуальной целостности и обретению смысла, который вызовет у нас ощущение личностного развития и обновления.
Литература:
- Психоанализ депрессий.3-е изд., испр. и доп. Учебное пособие для бакалавриата, специалитета и магистратуры, под ред. М. М. Решетникова
- Верена Каст. Горевание. Фазы и возможности психологического процесса. Москва, 2017–148 с.
- Transforming Depression: Healing the Soul Through Creativity 2002
- Л. Н. Толстой. Исповедь. Изд. «Посредника», гл. XII, XIII, стр. 59–62
- Джемс У. Многообразие религиозного опыта [Фрагменты]. Пер. с англ. Е. С. Элбакян // Мистика. Религия. Наука. Классики мирового религиоведения. Антология / Сост. и общ. ред. А. Н. Красникова. М.: Канон, 1998
- Кристева Ю. Черное солнце: депрессия и меланхолия / Пер. с фр. — М.: Когито-Центр, 2016. — 276 с
[1]Энантиодромемия- термин К. Юнга, обозначает мысль, согласно которой все вещи в конечном счете преобразуются в свою противоположность